***
Однажды вспомнишь всех, кого любил,
с кем был, с кем спал, с кем коротали время,
и этому так удивишься ты,
что медленно качнувшееся время
(зачем и что тут было между нами?)
встревоженными поглядит глазами,
как на Бетховена зверек из темноты.

А там, уже с обратной стороны,
посмотрят на тебя и удивятся:
кто этот незнакомый человек,
глухой, увидевший все звуки, как пятно?
А вот он сам у музыки в плену
и, музыке царапая живот,
внутри нее и бьется, и стучит,
ключами и диезами скребется,
что даже музыке щекотно и смешно.

Не подходите с нотами к нему.
Из этой музыки Бетховен не вернется.

Он выучил другую глухоту,
совсем другие паузы и знаки.
И музыку, как смоченные марли,
себе он прижимает к животу.

Он варит музыку, как изумруд, в саду,
ничем не занят, никого не помня.
Бетховен знает только: он — Бетховен.
И, как сурок, измучен и разут.

***
Вот так и печётся жизнь, как дрозды в пироге
с толстыми пресными стенками, в королевском сухом пироге,
с живыми птицами, всё там внутри истолкавшими:
надрежешь пирог, а оттуда они выпархивают,
щебеча возмущенно, освобожденно, радостно
(и длилось-то всё — наверно, не больше пяти секунд,
а вот они уже на столах,
на деревьях, в синеве очевидного неба).
Потому что тесто печется, а птицы нет.
Потому что они певчие, вольные и живые.
И это самая лучшая в твоей жизни,
всех благословившая
крепкая точка.

Но ничего не оставят от этой точки
нам наши бывшие, а теперь электронно-подробные —
никакого сентиментального знака:
узна́ешь много нового,
тебе совершенно —
как бы это помягче сказать —
не нужного.

«Понимаешь, — напишут в письме тебе, —
мне тогда уже хотелось с тобой расстаться.
Мне хотелось новых ощущений,
путешествий,
открытий,
людей».

(Смех в зале.)

А ты окунешься в то время,
крякнешь и ахнешь:
а ты-то, дурак, полагал,
что всё еще было достаточно крепким.

(Е-мое, думаешь ты, читая через пятнадцать лет эти воздушные откровения,
и чего люди так любят болтать?
Щебечут, как птицы, не знающие стыда.

И говоришь примирительно:
«Ну значит, надо было уже тогда расставаться».)

И пусть точка счастья не может длиться дольше пяти секунд.
Но в этот момент она против всех законов земного мира
начинает вдруг ослепительно расширяться,
разбухать в твоей голове,
и вот она уже в размер головы,
вот она шире плеч,
вот ты уже в коконе счастья, как будто в мешке,
а вот она уже занимает всю комнату,
прорвалась за границы квартирных стен,
а вот начинает скудеть, но яркими бликами рассыпаться —
по деревьям, по крышам домов, по ближнему небосводу.
А длилась-то, господи, наверно, не больше пяти секунд.

И ты наконец благословляешь свою свободу.

***
Недавно я видел артиста на малой сцене.
(«Как музыку услышав пустоту», —
почему-то эта строчка бренчит у меня в сознании,
хотя она не имеет отношения к этой истории,
к этой теме.
Можно ли услышать пустоту как музыку?
Огромный беззвучный космос, в котором отсутствует звук,
точнее, присутствует, но в виде электромагнитных волн,
которые не уловить нашим животным ухом.)

Так вот, он неплохо играл, но именно что играл.

Я сидел в зале и постоянно думал:
что же я скажу ему после его выступления?
(Он знал, что я был в зале,
а я не люблю театр.)

…И вдруг что-то щелкнуло,
просто физически щелкнуло:
то ли пунктум в моей судьбе, то ли мысль в его голове,
и на меня вдруг полился ровный неяркий свет,
и я снова увидел на сцене очевидного гения,
как видел однажды его же, но столько-то лет назад,
в каком-то малобюджетном спектакле,
в товарищеской антрепризе.

Я пришел туда раздраженный заранее,
зная, что уйду после второго акта,
но парень вышел на сцену,
открыл рот, что-то сказал —
и в этот момент я увидел, как он на глазах весь зарос
гениальным неярким сиянием.

Он стоял как куст, охваченный прохладным прозрачным огнём,
а я думал (точнее, я знал — я тогда вообще ни о чем не думал):
однажды вдруг что-то щелкнет в тебе,
как щелкает чудо в судьбе, как щелкает ключ в потаённом замке́,
и жизнь твоя станет только твоей,
превращая тебя в звучащий светящийся куст.

Ровный гениальный свет —
это все, что нам нужно.

И твой сурок со мной.

Он спит на путанице буковок и нот,
он одомашнил собственное слово,
и, за́ ухом почесывая кодой,
от дикой музыки не хочет ничего.

(июнь—август 2025)